Вспыхивает свет, и зрители оказываются внутри человеческого сознания. Вот человек, и жизнь его протекает перед его мысленным взором, подобно киноленте, — или, возможно, это кино о чужих, не его жизнях, и не все они уже прошли — многие, возможно, еще только предстоят. Так, в каютах и коридорах океанского лайнера начинается путешествие по лабиринту спектакля. Здесь время, память и предчувствия вращаются вокруг иллюзий, утопий и потерянных любовей ослепших героев, которые разыгрывают истории собственных жизней, но на каждом шагу сталкиваются с неконтролируемыми внешними силами, неизменно ставящими в очередной тупик.

Затерянные во времени и пространстве, герои спектакля ни минуты не стоят на месте — они все время движутся в хаотичных направлениях и в безустанных поисках друг друга. Давно, когда они только пускались в это плавание стремлений к идеалу, их переполняли надежды, но теперь реальность столкнула их с непредсказуемостью судьбы. Они пытаются нащупать тропу сквозь хитросплетения своих мыслей и постоянно встающих на пути воспоминаний — а если это так и не удастся, то хотя бы выкристаллизовать новые версии самих себя. Версии, способные жить в мире искажений. Так рождается меланхолическая ностальгия по будущему.

Этот внутренний само-квест персонажей отражен и сценографией. Они изолированы, затеряны в давящем сумраке сцены, в лабиринте потерянных дверей и исчезнувших комнат. Этот мир и создавался, как кинодекорация — как сплошная метафора сартровской huis-clos, закрытой двери, за которой персонажи тщетно пытаются пересоздать свою реальность.

Кинематографический аспект подчеркнут и саундтреком спектакля, напичканным фоли-эффектами: бьющееся стекло, хлопающая дверь, ритмы сердца и метронома, скрипы и скрежет корабельных частей… Парадоксальным образом только они и становятся опорными точками в этом странном пространстве, где время вибрирует, затухает, рассыпается на части и совершенно по-разному движется для каждого из персонажей, то затягивая, то вышвыривая прочь каждого из них.